Топор исторического материализма без жалости рассек древо его семьи много лет назад. Одна отрубленная ветвь осталась лежать между сосен, на берегу холодного моря, чтобы три десятка лет спустя пустить молодые мрачные побеги с железными листьями и черными цветами в форме СС. Впрочем, черные цветы вскоре увяли и высохли, а железные листья сорвал и покорежил жаркий ураган, прилетевший к морю из за леса. Он-то и унес сорванные листья через океан, на север другого континента, где и разметал их в большом городе на берегу большого северного озера. Оставшееся древо генеалогии, история порубила на дрова, чтобы отправить в топку истории, где вовсю полыхал революционный огонь. Впрочем, дерево погибло не все. Самая тонкая веточка с белыми цветами, унесенная ветром убийственных перемен, воткнулась в далекую землю и пустила корни. Девочка подросла, и вышла замуж за паренька, который довольно скоро возмужал, и даже стал этаким крутым мужиком, секретарем - партийцем, принимавшим взносы у чела, бронзовая скульптура которого стояла до недавнего времени в середине площади, возле большого детского магазина в центре города. Девушка тож не отставала, и работала в другом крыле здания этой конторы. Присматривала она за мировой литературой. Работала она, наверное, хорошо, потому что многие десятки лет спустя, когда бури и ураганы истории улеглись, кричала она страшным голосом по ночам и угрюмо молчала, когда ее будили близкие. Днем она сидела неподвижно, вперившись в телевизор, и лишь иногда разражалась гневными коментами в адрес высоких зданий, подпирающих шпилями заокеанское небо на экране ящика. Ну и особо доставалось внукам, жадно внимавшим звукам заграничной музыки, которые скупо источала радиоточка и голубой экран. "Пре-кра-тить!" - пыталась командовать она, когда слышала как внук неровно извлекал из дребезжащей акустики мелодии и ритмы зарубежной эстрады. Несмотря ни на что паренек ловил каждый звук. «Запишите на ваши магнитофоны» - это был Маяк в воскресенье в 14-00 .Он всегда ждал: "кинут-не кинут", и когда звучала мощная заставка «10 years after»... вздыхал с облегчением - на этот раз не отменили. Звучал бархатный баритон Татарского от которого шли мурашки по коже... Криденс, Космос Фэктори... За окном в мир было лето и вся жизнь впереди... Передачу вскоре забанили, но крыша у парня уже летела от этой музыки, вовсю и не опускалась ни на минуту. В 1971 году навалилось все сразу – двойки по математике и «People Let's stop the war now». Когнитивный диссонанс достиг своего апогея, поскольку школьная программа по литературе не содержала ни слова из нехитрой лирики «Child in Time». Усилки завода «Кинап», самодельная неокрашенная гитара из досок для пола. Брюки клеш шириной 50 см, которые носил басист из конкурирующей школьной группы, и вовсе оказались финальным занавесом в непродолжительной драме его школьного образования. Ни уроки литературы, ни уроки истории так и не научили его думать и писать про свежескошенные травы, про запахи утреннего леса, покрывающего 1/6-ю часть земли с названием кратким .ru - чего там ловить? Как под елкой насрали? Гораздо уже лучше ему казался запах производственного цикла фабрики "Красный Октябрь", когда унылая стрелка Москва-реки покрыта не то смогом, не то туманом , самая тяжелая компонента которого - тяжелый горько-сладкий запах расплавленного шоколада, или только что открытая станция метро. Запах креозота, или запах мела, сырой тряпки, школьной доски... Запах только что вымытого тряпкой из мешковины пола. Ядреный запах книжной пыли из учебников, смешанный с запахом гладиолусов - первого сентября в школе, запах новой формы серого цвета, едва слышный запах гуталина, только что начищенной обуви... Воображение настойчиво подсказывало ему, что его жизнь это - поле , покрытое васильками до горизонта. В синем небе - волна за волной эскадрильи бомбардировщиков. Грозный гул моторов переполняет высь. Почему-то радостно и совсем не страшно. Потому что вместо бомб боевые машины несут тяжелые ноты, которые они обрушивают на головы умирающих от восторга фанатов ... Последний школьный звонок прозвенел, как будильник, и вырвал его из этой полудремы. Культурно и мировоззренчески, унифицированный мир властно диктовал, что ресурс его инаковости и кривизны сознания, исчерпан. Его прощание со школой происходило со взаимным облегчением, однако ни он сам, ни его школьные учителя, так и не поняли, почему мрачные серьезные люди из приемной комиссии привилегированного ядерного колледжа, единогласно согласились видеть его в стенах своего заведения. Дальше, вменяемыми оказались только первые дни сентября. Он вдруг почувствовал, что в его жизни, как в кинотеатре наступил перерыв между сеансами. Первый яркий и веселый фильм на утреннем сеансе закончился. Кинозал быстро опустел. Детей почти не осталось, только он - на последнем ряду. Его школьная подружка только что ушла. Ей было пора идти, её теперь, оказывается, ждала компания каких-то комсомольцев. Она была отличницей и воспитанной девочкой, и вообще собиралась стать филологом, поэтому ей было нетрудно объяснить ему все без обидных слов типа «говнарь», «лох», «не догоняешь» . Он понял только одно, что её школьный портфель больше носить не надо, и целоваться у подъезда её дома они тоже не будут. Она добавила на прощанье - "Ну ты же, все понимаешь". Мир начал изменяться и принимать другие очертания. Разглядеть что происходит он был не в силах - все огни внезапно погасли. Перерыв между сеансами затянулся. Два бесконечных года серой пелены из коллоквиумов, сданных с восьмого раза, незачетов и двоек на экзаменах. Наконец судьба, которая как сваи, вбивала в его голову знания, сжалилась, и сделала перерыв. Только что, как тяжелый товарняк, промчался январь. Он стоял возле аудитории и с недоверием рассматривал свою зачетку. На экзаменах он получил пять баллов по каждому из предметов, и в деканате ему уже сообщили, что он выступил круто и в следующем семестре начнет получать стипуху имени лысого, неопрятного, картавого мужика, с хлебными крошками в бороде. Впереди были каникулы, и товарищ из учебной группы, протягивал ему приглашение в дом отдыха и спрашивал - "Едем? Место пропадает, чел не может". Он почувствовал себя как Ламборджини, перед которым внезапно открылось двести метров скоростного шоссе среди полнейшего бездорожья. Друг был мажором. Дома у него не было ни одной вещи отечественного производства. Если требовался ему врач, не дай бог, какой-нибудь ортопед, то родителями для такой важной истории привлекался какой-нибудь уже тогда заграничный спец, который врачевал заодно и звезду НХЛ Бобби Орра. Мать делала крутые переводы иностранных произведений печатавшихся в толстом литературном журнале, которым вовсю зачитывалась культурная прослойка. А отец на переднем крае отечественной науки и дипломатии, проводил в жизнь политику партии и правительства. Дома он появлялся редко. Но метко. Поэтому друг всегда был одет с иголочки, курил только "Кент", и не парился по жизни ни о чём. Итак друг был мажором. Но мажором неправильным. С другими мажорами он не знавался и понтами ни с кем не мерился. Не сказать, чтобы он был некоммуникабельным и ни с кем не общался. На путевке, которую он протягивал сейчас парню, значилась фамилия его фрэнда - отпрыска всенародно известного автора киргизского эпоса «Прощай, белый Гульсары». Просто больше всего, друг любил путешествия. Так, чтобы начать с Адриатики, потом, чтобы Плзень, Сайгон и завершить - в пивной на Спортивной, да еще и по пути, куда занесет. И самое главное -любил он во всей этой истории долгий разговор на почве, внезапно усугубляющейся дружбы. Правда, всегда это было ни о чем, и на следующий день забывалось обязательно. Но смутное ощущение чего-то героического, произошедшего накануне, оставалось у участников приключения всегда одним и тем же – плохим, в конце стало трудно, ведь против них шли настоящие психи. Короче, если по простому, друзей объединял иррационализм. бесконечного пространства толкований простого человеческого, художественно вымышленного, в духе вечного поиска приключений на свою жопу. Февральский мороз сковал звенигородские леса так, что падающие с неба снежинки, еле слышно звенели, ударяясь о кончики промерзших сосновых игл. Маленькое простуженное солнце, плавало в мареве небосклона . У подножья мощных сосен стоял совсем новый дом отдыха. Предполагалось, что в его стенах будут пребывать ученые светила, чтобы набравшись сил и вдохновения, засиять с новой силой на небосклоне науки. Но в дни студенческих каникул, посланники науки при всем желании не смогли бы пополнить запасы вдохновения. Все места занимали многочисленные отпрыски академической элиты. Парень тоже чувствовал себя на вершине. Впереди намечался увлекательный спуск по неразмеченному склону. Друзей слегка лихорадило. Идей было немерянно, но с чего начинать пока было непонятно. К вечеру все наладилось. В их номере сидели две тёлки, столбом стоял запах сигарет с ментолом, недельный запас напитков привезенных из дома, быстро двигался к критической черте. Он слушал музыку и не находил ничего знакомого. Ни DP, ни LZ... Не было, черт побери, даже Маккартни. Друг, который притащил с собой кассетник, явно не парился о музыке, но не слушать же лажу до такой степени. ШЗНХ Hellbound Train? Witchy woman? А вот ещё Devil Woman, или вот это - I can't live if living is without you, или блин что это за хрень Billy don't be a hero? На все без исключения вопросы - "Чо за музло играет?" друг всегда отвечал односложно - "А это, как его, ну это, ну Three Dog's Night". В конце концов ответы на вопросы о музыке нашлись. Конечно же это была никакая не лажа, а Harry Nillsen, Cliff Richard, the Eagles, Savoy Brown, Bread, America, the Paper Lace, ну и Three Dog's Night, куда же без них? Кто-то заботливый рукой писал его другу все, что пребывало в верхних строках чартов мощной музыкальной индустрии начала 70х. Надо, наверное, было иметь в распоряжении информационно-аналитический отдел, как у его отца, чтобы прослушивать и отслеживать все новинки. Молодёжь отдела, с удовольствием, выполняла неформальные поручения начальства. Что могло быть лучше, чем скупать винилы и писать сборники в рабочее время? Короче служба разведки не дремала и поток качественной музыки тек рекой. Парень иногда удивлялся, он слушал как вражий голос, снисходительно предлагал прослушать музыкальную новинку, которую он слышал уже как пару тройку месяцев назад. Но все это было потом, а сейчас друг говорил ему что-то про одну из телок. Типа - он познакомился с ней ещё в прошлом году, но у них ничего не получилось. Ещё он сказал, что поедет к невесте в соседний пансионат - "Дали". Красивая девочка, тихая как лесное озеро, училась с ними в одной группе. А знаешь, приезжай, в "Дали" через денек после того, как я туда доберусь,чё нить ещё замутим. На следующий день друг снялся и уехал с утра пораньше, и парень был теперь один. При дневном свете номер был тупо унылым. Серые стены, едва убранные кровати, едва ли способствовали приятному одиночеству. Он вышел из номера. Заняться было нечем. В холле он достал сигарету. Спички остались в номере. "Простите, у вас не будет спичек?" - обратился он к каким-то людям. В этой компании была вчерашняя девушка, с которой его познакомил друг. Накануне он не запомнил ни её лица, ни глаз, ни цвет волос. И все потому, что глаза его были прикованы к её груди. Сегодня история повторилась. Это было очень прикольно. Как само собой разумеющееся, они были дальше вместе весь день. Они не были испорченными - её так воспитывали родители, а он еще не научился обманывать женщин. Без одежды она была невероятно крута. Вернее, невероятно крута была её грудь. Свои совсем застиранные трусики, она так и не решилась снять. Еле слышно она сказала - Не надо. Волшебное притяжение двух тел медленно слабело. Музыка звучала все более отчётливо. За окном сгущались синие сумерки. Свет настольной лампы, который еще мгновение назад был мягким и уютным, теперь стал неприятно резким и изобличающим. Комната немного плыла и кружилась. Они вышли в коридор и его опять посетило ощущение того, что он только что вышел из полумрака зрительского зала - закончилось действие, наступил антракт, явно необходимый, чтобы зрители могли воспринимать последующие события ещё острее. Собственно, они вдвоём тоже отправились в буфет. В буфете дома отдыха было шумно. Мажоры тусили вовсю. Его история с этой девушкой так ничем и не закончилась. После того как антракт закончился, они не вернулись в зал досматривать свою историю. К следующей осени они встретились у неё дома. Была какая-то компания. Она хотела, чтобы они остались вдвоём - Ну, как тогда. Она сильно поправилась. Её грудь больше не приковывала его взгляд. Теперь он смог рассмотреть её лицо, глаза и волосы. Колеса буксовали по льду, скрытому под глубоким снегом, смешанным с землей. Автобус, попыхивая ядовитым выхлопом, медленно полз по проселку. Пассажиры были одеты одинаково мрачно. Мужики - в ватниках, бабы - в пальто на ватине . Все молчали. Его старенькое польское пальто из буклированного материала, с воротником из искусственного меха и залатанные вдоль и поперек джинсы, на этом фоне выглядели бессмысленным эксклюзивом. На конечной остановке, где располагался пансионат "Дали", он сошёл один. В салоне к тому моменту не оставалось ни одного пассажира. Простому народу туда было не надо. Они встретились, немного поболтали с невестой . Друг повел его в номер своих знакомых - где для него нашлось свободное место. В комнате расположилась компания. Это были все, как на подбор, молодые, одинаковые с вида парни, щекастые, невысокие, с животами, нависающими над пряжками ремней, в новеньких негнущихся джинсах, с залысинами, скрываемыми головными уборами из норки - высоченными ушанками, сдвинутыми на затылок. Ну и небрежно расстегнутые пальто на меху из дубленой кожи, если нужно было выйти на улицу. На вопрос заданный в компании - "У тебя отец, кто?" Он видимо ответил что-то не то, потому что дальше компания продолжала гулять без его участия. Ему наливали вровень со всеми, но не обращались к нему и на его слова тоже не отвечали. Вроде как и не было его с ними. Парни очень серьезно обсуждали что-то типа - нормально когда в совмине, а когда зам. министра - это херня, а ты чё не знал, что он у неё зам. управделами. И тот, который не знал, а теперь вроде как узнал –видно, что заинтересовался той, у которой – зам.управделами, много сильнее. Компания галдела все громче и громче, пока не закончились напитки. Несмотря на заявленную крутизну, за водкой было решено отправиться в соседнюю деревню. Было уже темно, деревня с магазом была хз где, и хотя буфет в "Далях" вполне себе успешно торговал и чешским пивом, да и Кубанской водкой в экспортном исполнении, компания отбросив пафос двинулась напролом через темный лес. Он не пошёл с ними, и отправился искать друга. Вечером, как всегда были танцы. Соседка невесты по комнате, как он понял, была из тех, про которых он только что наслушался в компании. Фамилия у неё была какая-то лошадиная, кажется "Зорька". Худющая и злая, он немного побаивался её. На танцы было решено идти без нее. В клубе пансионата был очень мощный и качественный аппарат. Зачем он тогда такой понадобился старцам из совмина - сразу не скажешь. Наверное, в этом - смысл особого русского пути. Если машина, то - "Майбах", если дом, то - с колоннами и, чтобы пруд - с гусями. А если аппарат в клубе, то такой, чтобы любая арена отдыхала. Разнесенный по мощным порталам звук, был далеко круче того, что ему когда-либо удавалось слышать даже через стереонаушники. Он слышал много разной музыки, но эта - была совершенно незнакомой, и она качала с безумной силой. Он улавливал отдельные фразы. Sunny, yesterday my life was filled with rain... The dark days are gone and the bright days are here... Проблески прожекторов освещали волнующееся море голов. Кто-то бесконечно, раз за разом крутил один и тот же винил. I'm Sad, Motherless Child, Belfast, Sunny. Заводная пружина была закручена до предела. Коллапс казался неизбежным. А в двух километрах за лесом, в тишине, дремала деревня, изредка лаяли собаки. Ветер сердито гулял по полю. Мороз к ночи крепчал. Звезды безучастно смотрели вниз, на то как одинокий мужичок, пошатываясь бредет по тропке. Зима воцарилась здесь прочно и надолго. Мероприятие в пансионате подходило к концу и завершалось песней I'm Sad. Грустный женский голос и нерусский хор, с придыханием, под серебряные звонкие колокольчики клавиш и струн, трепетно выводили "See The Stars Come Joining Down From the Sky". Наверное это была первая дискотека в русской глубинке. Наступало время диско. Время "Boney M".
